20 ноября 1921. Лагерь.
Сейчас заходил командир батареи.
– Ну как, зябнете ? – спросил он.
– Ничего, Виктор Модестович, пора привыкнуть.
Поговорили о том, что сегодня не дали консервов. Стало совсем голодно. Ветер рвал палатку. Осенняя ночь нависла над лагерем. Холод забирался куда-то вглубь и заставлял дрожать и завертываться в шинель.
24 ноября 1921.
Сразу три парохода в Болгарию: «Кюрасунд», «Ак-Дениз» и «Решид-Паша». На первом должен прибыть Главнокомандующий.
Слух этот мгновенно облетел город. И все отошло на задний план: мучительное ожидание посадки, голод, холод, безнадежность. Самое главное – его приезд.
Главком уже садился на пароход. В последний момент пришло распоряжение Шарпи: не разрешать ехать генералу Шатилову. Главком, взволнованный, приказал сгружать вещи обратно. «Кюрасунд» пришел пустой.
27 ноября 1921.
Последние дни галлиполийской жизни.
Моя судьба определилась. Я прикомандирован к штабу корпуса. Кутепов приказал мне ехать с ним.
Вчера ушел «Кюрасунд». Сейчас прибыл «Ак-Дениз» и завтра уедет, вероятно, 6-й дивизион.
Был сейчас на кладбище: возлагали венок от Главнокомандующего. Серебряный венок на черной бархатной подушке с национальными лентами и надписью: «Главнокомандующий – родным соратникам».
С высокого косогора, на котором помещается кладбище, видны Дарданеллы. Солнце скрылось за тучкой и освещало море, которое горело серебром. Голубоватой и Пел хор заупокойную панихиду. Хватающе за душу лились звуки молитвы. Навертывались на глаза слезы – хотелось упасть перед памятником на колени, и плакать и молиться.
Мы уезжаем. Не будет русских людей. Постепенно обветшает памятник. Осыпется дерн могил, упадут кресты…
– И сохрани им вечную память… – поет хор, и душа скорбит и возносится к Богу.
Около одной могилки старушка служит панихиду. Она вероятно тоже уезжает. Навсегда.
28 ноября 1921.
Сейчас ушел «Ак-Дениз» и увез 6-й дивизион. Два года я был с ними. Они уехали – и оборвалось как будто что-то в душе.
12 декабря 1921. Кафе Мустафы Эффенди.
Выпал снег. Все эти дни, после отъезда «Кюрасунда», который увез часть войск в Сербию, дул сильнейший шторм. Море вздымалось стальными волнами. Рвало крыши. Холодный ветер заползал в цели картонных турецких домов.
Я сижу почти целыми днями y Мустафы и отогреваюсь чаем y горячей печки. Тяжело уже больше ждать.
Снег покрыл плотным покровом дорогу в лагерь, лег в ложбины гор, y подножья которых раскинулись когда-то наши палатки: теперь там нет ничего. Мне безумно хочется пойти туда, одному, пройти мимо следов страданий, мимо остатков землянок, брошенных консервных банок… Впитать в себя всю боль прошлого, чтобы лег на душу последний штрих, незабываемый и яркий.
