Знаменитая галлиполийская «Губа». Стоит караул юнкеров. Осмотрели мои удостоверения, я имела право ходить и ночью по Галлиполи как «сестра-фельдшер» гауптвахт. Окончив формальности, юнкер провел меня вниз. Я стала разбирать сумку, а он прошел по всем помещениям свою фельдшерскую и громко объявил: – Господа, пришла сестра! Кто болен, пожалуйте к ней! Началось наше амбулаторное лечение. Подходит очередь очень нервного, повидимому, офицера. У него была сыпь на руках, стала перевязывать, а он совершенно сдерживаться не хочет и очень громко и грубо начинает высказывать свое неудовольствие. Я с ним стараюсь его успокоить, а он еще больше волнуется. Вдруг раздается команда караульного начальника. Суматоха и тишина. Через секунду слышу хорошо знакомый всем нам, галлиполийцам, голос генерала Кутепова.:
– Зравствуйте, юнкера!
Говорю быстро моему недовольному пациенту:
– Тише, не сердитесь, тише!
В этот момент входит ген. Кутепов. Кланяюсь. Он, отвечая мне на поклон, говорит:
– Продолжайте, сестра, вашу работу!
И тут же, моментально взглянув на моего недовольного клиента, спрашивает:
– Вы кто такой? Офицер или институтка? Вам не стыдно? Вас сестра уговаривет, делает в такой обстановке перевязку, а вы кричите и ругаетесь. Стыдитесь! На сколько посажены?
– На шесть суток, Ваше Превосходительство!
– Так за это еще от меня шесть!
И пошел дальше вглубь гауптвахты.
Удивительный был человек генерал Кутепов. Быстрый, решительный, требовательный, но в то же время всякий знал, что если за ним не числится каких-либо скверных дел, ему нечего его бояться. Но разгильдяйства, неряшества он не выносил.
***
Вспоминается такой случай. На дисциплинарной гауптвахте сидел один солдат Корниловского полка, из кавказцев, не то армянин, не то какого-то другого кавказского племени. Солдатик небольшого роста, болезненный и расхлябанный какой-то, развинченный. Я его, пока он сидел, лечила. Каждый день перевязки, а то и два раза в день. Вылечила ко дню его выхода. Потом, правду говорить, я и забыла о нем.
Вот как-то, идя по улице вблизи комендантского управления, встречаю этого солдата. Обрадовался ужасно и все хотел высказать свою большую благодарность. Я с ним разговариваю, а сама смотрю – все такой же неряха. И на гимнастерке, на воротнике пуговицы нет. Подымаю глаза и вижу: приближается от Штаба корпуса генерал Кутепов. Он должен вот-вот поравняться, значит обязательно увидит моего незадачливого клиента. Я повернулась, чтобы его немного закрыть, но разве от таких зорких глаз можно что-либо спрятать? Маневр мой, конечно, был замечен. Кого-то из нас, но генерал пожалел. Ответив на мое приветствие, он характерным жестом стал подкручивать ус и сделал вид, что оторванной пуговицы не заметил.
Зато и много вольностей, много дум у сидящих на гауптвахте, конечно не подследственной, а дисциплинарной, он извинял и понимал. Он понимал, что карикатуры на него и копирование его приказов в другом духе распространенное на гауптвахте не есть злое дело, а только трепетания свободной мысли томящегося в заключении человека. И он не только не запрещал этого, а наоборот, поощрял.
Так на «Губе» № 1, которая помещалась наверху в той самой башне, где много лет назад внизу, в колодце, томились в плену турок запоржцы и где еще когда мы были в Галлиполи видны были в стенах кольца для цепи, где их приковывали – там на этой самой гауптвахте было принято: кто дольше всех сидел, тот был начальник гарнизона Губы № 1. И вновь приходящий сейчас же должен был являться к нему и рапортовать, на сколько суток посажен и за что. Начальник же гарнизона направлял его к ген. квартирмейстеру, и тот указывал, где ему помещаться. Издавали они приказы, в форме настоящих. И когда ген. Кутепов посещал Губу и начальник гарнизона рапортовал, что «в вверенном мне гарнизоне Губы» все благополучно, генерал улыбался в усы. И сейчас же требовал для прочтения приказы.
Конечно, там был шарж, и подчас злой, но никогда не было, чтобы он за это взыскивал, запрещал или наказывал! У меня сохранилось «Удостоверение» за № 7234. На простой бумажонке, но слева карандашом искусно сделанный герб Губы. На генеральском погоне висят две фигуры спина к спине, головы в которых нетрудно узнать ген. Кутепова и ген. Штейфона, дальше крылья орла, а в лапах он держит в одной офицера с бутылкой в руке, в другой кавалериста, а в центре фигуры – Е.В. Святая Губа. Внизу подписи по форме и по рангу, а с боку печать Св. Губы.
Он видел все это, знал, но ни злобы, ни мелкого преследования ничего не было. Но стоило ему встретить шатающегося в пьяном виде офицера или солдата, он его сейчас же отправлял на Губу. Потому что он знал, что так надо. Иначе люди погибнут и натворят того, о чем через несколько лет будут вспоминать и мучиться! Ведь чего, чего там не было! За что люди не попадали! Я ведь бывала на всех трех гауптвахтах и знала многое из рассказов этих самых арестованных.
***
Помню как-то раз прихожу на Губу под комендантским управленеием. Вижу знакомого офицера:
– Вы за что попали?
Показывает на своих злочастных компаньонов, и говорит:
– За то, что мы японцы.
Я, конечно, ничего не понимаю. Тогда он мне объясняет, что под этот день кто-то кого-то приветствовал, ну и, как водится, наприветствовались все зело. Пошли городом по направлению к лагерю. Кому-то пришла фантазия перевесить вывески. Сказано – сделано. Но в это время патруль из комендатуры:
– Вы что делаете?
Молчат. Тогда патрульный офицер и говорит:
– Да что вы не отвечаете? Что, вы не русские?!
И получает в ответ:
– Нет, мы японцы!
Ну, и забрали злочастных «японцев».
Но бывали, конечно, случаи посерьезней. Генерал Кутепов на всё обращал внимание, как на серьезное, так и на пустяковое. Мне вспоминается такой случай. В одной части две жены офицеров, прежде бывшие приятельницы, поссорились и даже подрались слегка. Каждый муж подал по начальству рапорт, но командир полка не знал, что с ними делать. И когда генерал Кутепов узнал, то резолюция была такова: «Обоих мужей на тридцать суток на Губу за то, что плохо за женами смотрят». Так они и отсидели…
А как любил генерал Кутепов свою армию, как он гордился, что он русский, и как он хотел видеть всех нас на высоте! Ведь первая и самая большая забота была его, как армия устроена, что у нее есть. Сколько забот было и накормить, и одеть этих бедных измученных людей, выбитых из нормальной колеи и потерявших родину. Ведь многие так растерялись, что их спасали только привычные слова команды, которые не давали задумываться, не давали распускаться. Я знаю, многие находили лишним и парады и всякую нормальную жизнь в полках, учения и т.д., и т.п. Для чего это? Некоторые этого не понимали, не понимали, что и эти парады в людях подымали собственное уважение к себе, как к единицы целого, русского. Эта «шагистика», эта дисциплина не давали людям распускаться. Это понял генерал Кутепов.
Вспоминаю торжественный момент когда было открытие памятника, поставленного на кладбище из камня, принесенного каждым самолично. И пишущая эти строки принесла свой камень. Был вот яркий солнечный день. Кругом войска наши. Все части. Белые гимнастерки. Все замерло. и мэр города Галлиполи, грек, вручает генералу Кутепову акт на землю, где стоит наш памятник. Торжественная незабываемая минута! Я стояла недалеко и видела хорошо лицо генерала Кутепова, мне его никогда не забыть! На нем была написана гордость, что он русский, и почести он принимает как должное, не как генералу Кутепову, а как русскому генералу, воину и вождю.
София Михневич.
«Часовой» № 102-103, 1933, стр. 32-33.
Приложение
Зарубежный союз русских сестер милосердия
Зарубежный союз русских сестер милосердия, имени Ю. Вревской, возник два года тому назад в Париже. Одной из главных целей возникновения его было желание собрать разрозненных сестер, состоявших во время Великой Войны в различных организациях, начиная от Красного, Белого и Синего Крестов и кончая Городскими и Земскими союзами. Девять десятых Союза – это участницы Великой Войны. Это дало Союзу возможность вступить в контакт с французским Национальным союзом комбатантов, и сестры милосердия – участницы войны входят через свой Союз в вышеуказанную французскую организацию, получают комбатантскую карту, значок и розетку.
Союз назван именем сестры милосердия Ю. Вревской. Баронесса Вревская, как известно, была одной из первых русских сестер милосердия, погибших при исполении своего долга по уходу за ранеными воинами в 1878 г., во время Русско-Турецкой войны. И имя Вревской на веки освящено в истории самопожертвования русской женщины. Тургенев посвятил русской героине свое стихотворение в прозе: «Памяти Ю.П. Вревской».
При Союзе есть бюро, касса взаимопомощи, врач, дантист и юридическая консультация. Союзом открыты отделы в провинции: в Каннах, в Тулузе, в Гренобле и Лионе. Через Союз прошло свыше двухсот сестер. В данный моент Союз насчитывает 175 сестер. [Председательница Союза – сестра Т.Н. Алексинская.] Почетными членами Союза состоят: проф. И.П. Алексинский, княгиня М.В. Барятинская, О.Н. Мечникова, Л.А. Мыслина и О.И. Мыслин.
«Часовой» № 102-103, 1933, стр. 33.