Крым послe Врангеля

Ноябрь-Декабрь 1920 г.

Ниже публикуется глава из известной книги С.П. Мельгунова «Красный террор в России», изданной в 1923 году в Берлине и тотчас же получившей большой резонанс за рубежом. Книга Мельгунова была опубликована и в России, в 1990 г.  (Текст главы нами подвергся легкому редактированию.)
Сергей Петрович Мельгунов (1879-1956), общественный деятель, издатель, историк и публицист, был одним  из основателей партии народных социалистов, непримиримый враг большевиков. С 1918 года, он несколько раз подвергался арестам и был выслан из Советской России в 1922 г. Мельгунов жил затем сперва в Берлине, а в 1926 году обосновался в Париже, где редактировал несколько журналов и написал ряд ценных книг об истории России в период революции и гражданской войны. С 1946 по 1956 г., Мельгунов возглавлял политическое движение Союз борьбы за свободу России.
Н.Р.

За Деникиным послeдовал Врангель. Здeсь жертвы исчисляются уже десятками тысяч. Крым  назывался  “Всероссийским Кладбищем”. Мы слышали  об  этих  тысячах от многих, приeзжавших  в  Москву из  Крыма. Расстрeлено 50.000 – сообщает “За Народ” (No. 1). Другие число жертв исчисляют в 100 — 120 тысяч, и даже 150 тысяч. Какая  цифра  соотвeтствует  дeйствительности,  мы,  конечно, не знаем, пусть  она   будет  значительно  ниже  указанной!  Неужели  это  уменьшит жестокость  и  ужас    расправы  с  людьми,  которым  в  сущности  была гарантирована  “амнистия”  главковерхом Фрунзе?  Здeсь  дeйствовал извeстный венгерский  коммунист и журналист  Бела Кун,  не постыдившийся  опубликовать такое заявление: “Товарищ Троцкий сказал, что не приeдет в Крым до тeх пор, пока хоть один контр-революционер останется в Крыму; Крым это — бутылка, из которой ни один контр-революционер не выскочит, а так как Крым отстал на три года  в своем революционном движении,  то мы быстро  подвинем  его  к общему революционному уровню России…”

И “подвинули” еще неслыханными  массовыми  расстрeлами. Не только расстрeливали, но и десятками зарубали шашками. Были случаи,  когда  убивали даже в присутствии родственников.    
“Война продолжится,  пока  в Красном  Крыму  останется хоть  один бeлый офицер”,  так  гласили  телеграммы   замeстителя  Троцкаго  в  Реввоенсовeтe  Склянскаго.     Крымская рeзня 1920 — 1921 г.  вызвала даже особую ревизию  со стороны ВЦИК-а. Были допрошены коменданты  городов и по свидeтельству корреспондента”Руля” всe  они  в  оправдание  предъявляли телеграмму  Бела  Куна и  его секретаря “Землячки”  (Самойлова, получившая  в  мартe  1921 г.  за  “особые труды” орден краснаго  знамени), с приказанием немедленно расстрeлять всeх зарегистрированных офицеров и военных чиновников.    

Итак,  расстрeлы  первоначально происходили по регистрационным спискам. Очередь при  регистрации – разсказывает очевидец  А.  В. Осокин, приславший свои показания в лозаннский суд – была в “тысячи человeк”. “Каждый спeшил подойти первым к… могилe… Мeсяцами шла бойня. Смертоносное  таканье  пулемета  слышалось  каждую ночь до утра…” Первая же ночь расстрeлов в Крыму дала тысячи жертв: в Симферополe 1800 чел., Феодосии 420, Керчи 1 300 и т. д. 
Неудобство оперировать  такими  укомплектованными батальонами сказалось сразу. Как ни мутнeл рассудок, у  нeкоторых  осталось достаточно воли, чтобы бeжать. Поэтому на будущее назначены  были меньшие  партии и  в двe смeны за ночь. Для  Феодосии 60 человeк, в ночь – 120.  Население ближайших к  мeсту расстрeла домов  выселилось:  не могло  вынести ужаса пытки. Да  и опасно  – недобитые подползали к домам и стонали  о помощи.  За сокрытие  сердобольные поплатились головой.     Расстрeливаемых бросали в старые генуэзские колодцы. Когда же они были заполнены, выводили  днем  партию  приговоренных, якобы  для отправления  в копи, засвeтло заставляли рыть общие  могилы, запирали часа на два в сарай, раздeвали до крестика и с наступлением темноты расстрeливали.    

Складывали рядами.  На расстрeлянных  через минуту  ложился  новый  ряд живых “под равнение” и  так продолжалось, пока яма не  наполнялась до краев. Еще утром приканчивали нeкоторых разможживанием головы камнями. Сколько похоронено полуживых!…    
В Керчи устраивали “десант на Кубань”: вывозили в море и топили.    
Обезумeвших жен и матерей  гнали  нагайками и иногда расстрeливали.  За еврейским кладбищем в Симферополe можно было видeть расстрeлянных женщин с грудными младенцами.    
В Ялтe, Севастополe выносили на носилках из лазарета и расстрeливали. И не  только  офицеров  —  солдат,  врачей,   сестер  милосердия,  учителей, инженеров, священников, крестьян и т. д.    

Когда первые  запасы  обреченных  стали  приходить  к  концу,  началось пополнение  из деревень,  хотя там расправа  часто  происходила на мeстe. В городах были организованы облавы. Например в Симферополe в результатe облавы 19 – 20-го декабря оказалось задержанными 12 000 человeк.    
Когда  горячка   прошла,  начали  вылавливать  по  анкетам.  Писать  их приходилось цeлыми десятками в мeсяц, не только служащим, всему населению от 16 лeт. Иногда анкеты состоят  из  40 – 50 вопросов. Каждый год вашей жизни освeщался самыми детальными вопросами. Обращалось внимание на  происхождение (бывшее  сословие),  имущественное положение  не только опрашиваемаго, но его отца,  дeда, дядей  и теток.  Отношение к  красному террору, к  Союзникам, к Польшe, к  миру  с  Польшей, сочувствуете ли вы Врангелю, почему не  уeхали с ним и т. д. На все нужно было отвeтить.    
Через  двe  недeли  каждый  обязывался  прийти  в  Чека, гдe  еще  раздопрашивался  слeдователями, старавшимися сбить нечаянными и  бессмысленными вопросами, и по выдержании искуса получал на руки завeренную копию анкеты. За точность свeдeний каждый ручался своей головой.    

Тeх, кому сохранили  жизнь, отправляли  затeм в концентрационные лагеря сeвера, гдe многие  нашли свою  могилу. Тот, кто  бeжал,  навлекал месть  на оставшихся. Например, за бeгство шести офицеров из лагеря  на станции Владиславлево было расстрeлено 38 заключенных.    
В  Керчи регистрация  коснулась  всего  населения.  Город  был  окружен кольцом  патрулей.  Чека предписала  населению  запастись на три  дня продовольствием и не  покидать в  течение этого  времени жилищ  под  страхом смертной  казни. На основании произведенной анкеты, жители были  раздeлены на три категории, причем “активно боровшихся” и потому расстрeлянных оказалось по сообщению  керченских  “Извeстий”  860  человeк.  Однако  жители  города утверждали,  что  эта  цифра  приуменьшена  вдвое. Наибольшие  расстрeлы происходили  в Севастополe  и Балаклавe, гдe Чека расстрeляла, если вeрить очевидцам, до 29 000 человeк. В Севастополe большевики расстрeляли, между прочим, свыше  500  портовых рабочих, содeйствовавших погрузкe на суда войск генерала Врангеля.  28-го  ноября  уже  появляется в “Извeстиях  Временного Севастопольского Ревкома” первый список расстрeленных — их 1 634 человeка, из них 278 женщин; 30-го ноября публикуется второй список в 1 202 человeка, из коих 88 женщин. Считается, что  в одном Севастополe  за первую недeлю большевики расстрeляли  более 8 000 человек.  

В  Севастополe  не только расстрeливали, но  и вeшали;  вeшали  даже не десятками, а сотнями. Лица, вырвавшияся из Крыма, случайные иностранцы и др. разсказывают  потрясающия  картины  звeрств  на  столбцах  “Послeдних  Новостей”, “Общего Дeла” и “Руля”. Как ни субъективны показания очевидцев, им нельзя не вeрить. Нахимовский  проспект увeшан трупами – разсказывают  корреспонденты “Руля”:  “Нахимовский  проспект   увeшан   трупами   офицеров,   солдат  и гражданских лиц, арестованных на улицe и тут же наспeх казненных без  суда. Город вымер, население  прячется в погребах, на чердаках”. “Всe  заборы, стeны домов, телеграфные и телефонные столбы, витрины магазинов,  вывeски – оклеены  плакатами  ”смерть предателям”” – пишут “Общему Дeлу”.  “Офицеров вeшали  – добавляет  другой очевидец – обязательно  в формe с  погонами. Невоенные  большею  частью болтались полураздeтыми”. На  улицах  вeшали “для назидания”.  “Были использованы  всe  столбы,  деревья  и даже  памятники… Исторический бульвар весь разукрасился качающимися в воздухe трупами. Та же участь постигла Нахимовский проспект, Екатерининскую и Большую Морскую улицу и Приморский бульвар”.

Приказом  коменданта  Бемера (бывшего германскаго лейтенанта во время оккупации Крыма)  гражданское население  лишено права жаловаться  на исполнителей  совeтской власти,  “так как оно содeйствовало бeлогвардейцам”. Дeйствительно то  были дикие  расправы. Расстрeливали больных  и раненых в лазаретах (в Алупкe, например, в земских  санаториях – 272),  врачей  и служащих Краснаго Креста, сестер милосердиия (зарегистрирован факт  единовременного расстрeла  17 сестер),  земских дeятелей,  журналистов и пр. и пр. Тогда же расстрeлян  народный социалист А. П. Лурье –  только за  то, что  он  был редактором “Южных Вeдомостей”, и секретарь Плеханова с.-д. Любимов. И сколько таких, не стоявших даже в рядах активно боровшихся!     “Число  жертв – свидeтельствует корреспондент  “Воли России” – за одну ночь доходило до нeскольких тысяч человeк”…
Поистинe синодики эти, по примeру Грознаго, слeдовало бы дополнять: “и многая   многих,   имена   коих  ты,   Господи,  вeси”…

***

La Terreur rouge en Russie
Sergueï Melgounov
Traduit du russe par Wilfrid Lerat
Préface de Georges Sokoloff
Publié aux Syrtes en 2004

Né quelques mois après Staline, l’historien et journaliste Sergueï Melgounov, socialiste russe modéré, refuse d’émigrer en octobre 1917. Il n’en sera pas moins expulsé de son pays cinq ans plus tard, les bolcheviks ne lui pardonnant pas son intraitable refus des méthodes inhumaines avec l’aide desquelles ils se sont maintenus au pouvoir. Dans son combat, Melgounov, qui fréquente les groupes clandestins de la résistance anticommuniste, dénonce la politique de terreur instaurée dans le pays. Cet engagement lui vaudra vingt-trois perquisitions, cinq arrestations, les interrogatoires de la Tcheka, la prison, la condamnation à mort et, pour finir, le bannissement.

Pour évoquer les horreurs de la guerre civile et du « communisme militaire », Melgounov ne s’en tient pas au terme « atroce ». Il explicite le mot, comme on défroisse une page pour en étaler l’insoutenable contenu. La valeur de ses propos est d’autant plus précieuse qu’il fait parler les victimes et leurs bourreaux, grâce notamment aux nombreux documents et récits qu’il a pu recueillir. En ce sens, son témoignage préfigure celui de Soljenitsyne sur le goulag. Contre Lénine, contre Staline, Melgounov et Soljenitsyne ont brandi la morale de l’homme face aux prétendues raisons de l’histoire et de l’État.

La Terreur rouge en Russie a été publié pour la première fois en décembre 1923 à Berlin. La préface de l’historien Georges Sokoloff, professeur émérite à l’Institut national des langues et civilisations orientales, apporte un éclairage indispensable et une dimension historique inédite à cette nouvelle édition.

Sergueï Melgounov est né en 1879. Spécialiste de l’histoire des sectes religieuses en Russie, sa défense des intérêts de l’État et son attitude démocratique ont attiré autour de lui un grand nombre d’intellectuels et de représentants de l’intelligentsia russe. Autorisé à quitter la Russie en 1922 à condition de ne jamais y revenir, il est mort en France, à Champigny-sur-Marne, en cette année 1956 où Moscou connaissait son premier printemps politique.

ISBN : 2-84545-100-8