Генерал П.Н. Врангель

Пeтр Бернгардович Струве (1870-1944) окончил юридический факультет Петербургского университета и позже был в нем приват-доцентом. Активный социал-демократ, в 1898 г. написал «Манифест Российской социал-демократической рабочей партии». С 1901 по 1905 в эмиграции, редактор журнала «Освобождение». В 1905 году вернулся в Россию. Член ЦК партии кадетов (1905—1916), редактор журнала «Русская Мысль», участник сборника «Вехи». В 1917 г. – директор Экономического департамента Министерства иностранных дел Вр. Правительства. Избран в Российскую академию наук. Член Особого совещания при ген. Деникине, в 1920 г. – начальник Управления иностранных дел при ген. Врангеле. В эмиграции –  общественный деятель и журналист, первый редактор парижской газеты «Возрождение». Похоронен на русском кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа.
Настоящая статья была опубликована в газете «Россия» от 5 мая 1928.
Н.Р.

Генерал П.Н. Врангель

Генерал Врангель ушел от нас в полном расцвете сил после болезни, развившейся с необыкновенной быстротой.
Есть исторические деятели, которые получают значение, которым подчиняются в порядке рассуждения и рационального опыта. Их власть как-то накопляется из множества опытов оправдавшего себя, оказавшегося разумным следования и подчинения. И есть деятели, которые, дойдя до известной ступени, непосредственно и сразу обнаруживают гений властвования, действующий иррацинально и неотразимо, часто даже внезапно. Таким личностям присущ – гипнотизм власти.
Такие люди редки и их дарование властвования таит в себе великие трудности, подчас даже соблазны, чревато столкновениями, нередко трагическими и безысходными. Но зато в них заключены и величайшие возможности; им доступно такое напряжение направленной на властвование воли, которое заражает и покоряет, т.е. сразу разрешает проблему власти, эту труднейшую задачу реального и практического бытия соединенных в общество людей.
К этому редкому разряду людей принадлежал покойный П.Н. Врангель. Можно как угодно критически относиться к его уму и его характеру, можно как угодно расценивать его поступки,  – для тех, кто видел Врангеля в решительные повороты его деятельности и судьбы, не мог подлежать сомнению присущий ему, как живой личности, самородный дар властвовать, приказывать и управлять.
Гений властвования был тут прежде всего заключен в изумительную соответственную, со-равную, сродную ему, адекватную телесную оболочку. Для дара управления людьми исключительный рост покойного не представлял случайной и безразличной внешней черты, а был наглядно-физическим выражением душевного дарования. Пишущему эти строки приходилось в этом мого раз непосредственно убеждаться: и отдельным людям, и целым толпам передавалось сразу и неотразимо некое ощущение властной силы, заключенной в внушительной фигуре покойного.
Но огромный рост физическки знаменовал именно – соответствие чему-то высшему и духовному.

Физическому облику силы соостветсвовали и свойства духа: богатое воображение, крепкая воля, неукротимая действенность. Творческое воображение покойного постоянно работало, ставило задачи, искало путей для действий, на которые могла бы направиться воля, в которых могла бы разрядиться присущая Врангелю изумительная энергия. Эта воля поддерживалась, эта энергия питалась громадным, но подлинно историчексим честолюбием и глубоким, органическим, неотъемлемым от его личности, патриотизмом служения России…

У покойного были сильные монархические чувства. Но у него не было никаких монархических доктрин, да и вообще не было никаких доктрин. Поэтому в его деятельности, как Белого генерала, не было никакого раздвоения. Также как Корнилов, Врангель был движим безошибочным патриотическим инстикинтом. Те, кто говорят о каких-то «классовых симпатиях» и о «легимитимистических предрассудках» этого якобы «немецкого барона» (кстати сказать, не могущего ни говорить, ни читать по-немецки), говорят просто вздор.

Врангель был не помещиком, ни фанатиком монархизма, он был одержимый патриотизмом русский офицер, у которого не было никаких классовых чувств и никаких политических доктрин.  По государственно-патриотическим соображениям он в социальной и политичексой области мог идти на самые радикальные решения – и вообще помощникам Врангеля приходилось сдерживать в нем своеобразный административный радикализм, на который его наталкивало сочетание творческого воображения с неукротимой действенностью.

Нелепы также заподазривания и обвинения Врангеля в каком-то «бонапартизме». В условиях русской гражданской войны Врангель естестьвенной силой вещей и в силу своих личных свойств и дарований стал генералом-правителем, сознательно и уверенно осуществившим диктаторскую власть, но это произошло помимо всякой схемы и ничуть не предрешало, не предуказывало линий дальнейшего поведения покойного.

Кстати, у Врангеля – при всей крепости его воли, воспитанной в военных навыках, – было замечательное понимание общественного мнения, как реального политического фактора, и довольно тонкое чутье общественных настроений – челолвек такого склада ума мог бы быть на месте и как диктатор, и как конституционный монарх, и как руководитель правительства в нормальной (юридически) обстановке конституционно-монархического или республиканскогго строя.
Мысль и чувство не мирятся с тем, что в расцвете сил прервалась жизнь столь одаренной личности, когда перед ней стояли большие возможности, правда, как все наше будущее, темные и смутные в их конкретных очертаниях.

Но эта жизнь не только не прошла даром, она, законченная как земное поприще физического лица, будет жить и действовать как духовная сила, как драгоценное наследие, как неумирающая традиция, как нерушимый завет, как ярчайший урок Белой борьбы и русского патриотизма.
Петр Струве