Василий Витальевич Шульгин (1878-1976), видный политический деятель и журналист, родился в Киеве. Он окончил Киевский университет в 1900 г. Отбыв срочную службу в армии, Шульгин занялся сельским хозяйством в Волынской губернии. В 1905 г. он был принят отчимом Д.И. Пихно в редакцию газеты «Киевлянин» и стал виднейшим ее журналистом. В качестве члена Всероссийского национального союза (партии умеренных монархистов и националистов) Шульгин избирался в II, III и IV Думу. В 1914 г., он ушел добровольцем (прапорщиком) на Юго-Западный фронт, был тяжело ранен под Перемышлем и вернулся к деятельности в Думе. В февр. (марте) 1917 – он член Временного комитета Государственной думы. 15 марта 1917 Шульгин сопровождал во Псков А.И. Гучкова, откуда они вернулись с актом отречения Николая II в пользу брата вел. кн. Михаила Александровича. В августе 1917 Шульгин участвовал в Московском государственном совещании.
В ноябре 1917 Шульгин записался в Алексеевскую организацию (ядро будущей Добровольческой армии). Ген. Алексеев просил его вернуться в Киев для поддержки его дела на страницах «Киевлянина». С лета 1918 г. он редактировал в Екатеринодаре газету «Россия». С конца 1918 г. Шульгин руководил тайной белой организацией «Азбука». С начала 1919 г. он развил активную деятельность в поддержку Белого движения в Одессе, затем и в освобожденном от большевиков Киеве. В дек. 1919 он вновь оказался в Одессе и в начале 1920 г. ему не удалось вырваться в Румынию из города, занятого красными. Он тогда совершил побег с двумя сыновьями на вёсельной лодке и добрался до Крыма 27 июля (9 августа) 1920. В Крыму Шульгин встречался с ген. Врангелем и поддержал его деятельность, считая его продолжателем дела Столыпина. Общался он и с А.В. Кривошеиным, председателем правительства Юга России.
Вследствие неудачной попытки вернуться морем в Одессу, Шульгин оказался на румынской территории, провел два месяца в заключении. С ноября 1920 по июль 1921 он жил в Константинополе. Шульгин посетил Галлиполи в декабре 1920 г. в неуспешных поисках исчезнувшего в России сына – белого офицера, В 1920-е годы Шульгин проживал в разных странах русского рассеяния, в том числе и во Франции, Он много публиковался в русской зарубежной печати. Зимой 1925-1926 гг. он совершил «тайную» поездку в СССР с главной целью нахождения следов пропавшего сына. На самом деле поездка была организована ОГПУ под маской знаменитого «Треста» и чекисты также участвовали в редактировании книги «Три столицы», написанной после его возвращения. Разоблачение Треста в 1927 г. длительно подорвало доверие к Шульгину и его идеям в эмиграции. В 1930 г. он окончательно переселился в Югославию.
В декабре 1944 Шульгин был арестован советскими властями, вывезен в СССР и в июле 1947 приговорен к 25 годам заключения. Срок он отбывал во Владимирском централе, из которого был освобожден по амнистии в 1956 г. Затем он жил во Владимире, где его посещали советские историки и писатели, среди которых и А.И. Солженицын. Шульгин скончался во Владимире в 1976 г., в возрасте 98 лет…
Ниже мы публикуем отрывок из книги В.В. Шульгина «1920», рассказ о его встрече с ген. Врангелем в Крыму в августе 1920 г. (по изданию: В. Шульгин. «Годы. Дни. 1920». Москва: Новости. 1990. С. 740-743.)
Николай Росс
***
Генерал Врангель встретил меня очень приветливо:
– Пожалуйте, пожалуйте… ужасно рад вас видеть… Мы ведь вас похоронили… Ну позвольте вас поздравить.
Я не видел генерала Врангеля около года. Тогда (это было в Царицыне) он нервничал. Он только что пережил [typhus] exanthematicus [сыпной тиф], у него были сильно запавшие глаза, но еще что-то кроме этого. Какое-то беспокойство, недовольство «общего порядка». Он сдерживался, привычный к дисциплине, но что-то в нем кипело. Мне казалось тогда, что он недоволен стратегией «влево», т. е. на Украину, и хочет правофланговой ориентации – на Волгу, на соединение с Колчаком, что, может быть, дело было глубже.
Меня поразила перемена. в его лице. Он помолодел, расцвел. Казалось бы, что тяжесть, свалившаяся на него теперь, несравнима с той, которую он нес там, в Царицыне. Но нет, именно сейчас в нем чувствовалась не нервничающая энергия, а спокойное напряжение очень сильного, постоянного тока.
Я ответил:
– Нет, позвольте мне вас поздравить… я спас только свою собственную персону, а вы спасли… я не знаю, как это выразить … нечто…
Я растрогался и не нашел слов.
Он пришел мне на помощь.
– Я всегда думал – так… Если уж кончать, то, по крайней мере, без позора… Когда я принял командование, дело было очень безнадежно… Но я хотел хоть остановить это позорище, это безобразие, которое происходило … Уйти, но хоть, по крайней мере, с честью … И спасти, наконец, то, что можно… Словом, прекратить кабак.. Вот первая задача … Давайте сядем …
Мы сели.
– Ну, эта первая задача более или менее удалась… и тогда вдруг оказалось, что мы можем еще сопротивляться… Оказалось то, на что, в сущности говоря, очень трудно было рассчитывать. Мы их выгнали из Крыма и теперь развиваем операции… Но я должен сейчас же сказать, что я не задаюсь широкими планами… Я считаю, что мне необходимо выиграть время… Я отлично понимаю, что без помощи русского населения нельзя ничего сделать… Политику завоевания России надо оставить…
Ведь я же помню.. Мы же чувствовали себя, как в завоеванном государстве… Так нельзя… Нельзя воевать со всем светом… Надо на какого-то опереться… Не в смысле демагогии какой-нибудь, а для того, чтобы иметь, прежде всего, запас человеческой силы, из которой можно черпать; если я разбросаюсь, у меня не хватит… того, что у меня сейчас есть, не может хватить на удержание большой территории… Для того, чтобы ее удержать, надо брать тут же на месте людей и хлеб… Но для того, чтобы возможно было это, требуется известная психологическая подготовка. Эта психологическая подготовка, как она может быть сделана? Не пропагандой же, в самом деле… Никто теперь словам не верит.
Я чего добиваюсь? Я добиваюсь, чтобы в Крыму, чтобы хоть на этом клочке, сделать жизнь возможной… Ну, словом, чтобы, так сказать, – показать остальной России… вот у вас там коммунизм, то есть голод и чрезвычайка, а здесь: идет земельная реформа, вводится волостное земство, заводится порядок и возможная свобода… Никто тебя не душит, никто тебя не мучает – живи, как жилось…
Ну, словом, опытное поле … До известной степени это удается … Конечно, людей не хватает… я всех зову… я там не смотрю, на полградуса левее, на полградуса правее. – это мне безразлично… Можешь делать – делай. И так мне надо выиграть время… чтобы, так сказать, слава пошла: что вот в Крыму можно жить. Тогда можно будет двигаться вперед, – медленно, не так, как мы шли при Деникине, медленно, закрепляя за собой захваченное. Тогда отнятые у большевиков губернии будут источником нашей силы а не слабости, как было раньше… Втягивать их надо в борьбу по существу… чтобы они тоже боролись, чтобы им бы за что бороться… Меня вот что интересует… как вы думаете… большевики уже достаточно надоели?
– Я не берусь с точностью ответить вам за деревню. По сведениям, которые я имел, в деревнях их тоже ненавидят, но все-таки это не личные впечатления… я могу вам сказать об Одессе… Там большевиков русское население ненавидит сплошь… а евреи – наполовину …
– Так что вы думаете, что момент наступил. Сейчас нам, конечно, очень помогают поляки… Наше наступление возможно потому, что часть сил обращена на Польшу.
– А они не подведут по своему обыкновению?
– Могут, конечно… Но нельзя же не пользоваться этим благоприятным обстоятельством
– А если подведут, что тогда?
– Тогда, конечно, будет трудно… я надеюсь удержать Крым…
– И зимовать? ..
– Да, зимовать, конечно. Надо обеспечиться хлебом… хлеб будет. Я сделал так: я дал возможность людям наживаться. Я разрешаю им экспорт зерна в Константинополь, что страшно для них выгодно. Но за это все остальное они должны отдавать мне. И хлеб есть. Я стою за свободную торговлю. Надоели мне эти крики про дороговизну смертельно. Публика требует, чтобы я ввел твердые цены. Вздор. Это попробовано, от твердых цен цены только растут. Я иду другим путем правительство выступает, как, крупный конкурент, выбрасывая на рынок много дешевого хлеба. Этим я понижаю цены. И хлеб у меня, сравнительно с другими предметами, не дорог. […]
В конце разговора мы перешли к будущему. Нельзя же без этого…
– Как вы себе представляете будущую Россию?.. Она будет централизована?
– Отнюдь нет… я себе представляю Россию в виде целого ряда областей, которым будут предоставлены широкие права. Начало этому – волостное земство, которое я ввожу в Крыму. Потом из волостных земств надо строить уездные, а из уездного земства – областные собрания.
– Если уже мечтать, то мечтать… Как вы относитесь к тому, что когда-то раньше называлось «завершением реформ», то есть, как установится государственный строй России?
– Да все так же. Когда области устроятся, тогда вот от этих самых волостных или уездных собраний будут посланы представители в какое-то Общероссийское Собрание, Вот оно и решит… […]
Я ушел от главкома успокоенный и бодрый. В этом человеке чувствовался ток высокого напряжения. Его психологическая энергия насыщала окружавшую среду и невидимыми проводниками доходила до тех мест, где началось непосредственное действие. Эта непрерывно вибрирующая воля, вера в свое дело и легкость, с какой он нес на себе тяжесть власти, власти, которая не придавливала его, а, наоборот, окрыляла, – они-то и сделали это дело удержания Тавриды, дело, граничащее с чудесным…