Описанное ниже событие произошло 29 мая 1920 на севере от Перекопского перешейка, во время наступательных боев Дроздовской дивизии в Северной Таврии. Приведем краткие биографии некоторых из названных в очерке дроздовцев.
Полковник Петр Владимирович Колтышев (1894-1988) окончил Павловское военное училище (1913) и курсы Академии генерального штаба (1917). В Мировую войну капитан, и.д. начальника штаба 2-й стрелковой дивизии. Участник похода Яссы-Дон полк. Дроздовского. С июня 1918 начальник штаба 3-й пехотной дивизии, затем служил в Добровольческой армии на штабных должностях. В Русской Армии летом 1920 помощник командира 1-го Дроздовского полка. Дважды тяжело ранен. Галлиполиец, полковник (с апр. 1920). В составе Дроздовского полка в Болгарии. С 1924 г. во Франции, парижский шофер такси. Один из ближайших помощников ген. Деникина. Секретарь редакции его газеты «Доброволец». Умер 9 авг. 1988.
Капитан Морис Морисович Конради (1896-1947) происходил из швейцарской семьи, осевшей в России. Студент С.-Петербургского политехнического института, в 1914 г. ушел на фронт. Ранен, георгиевский кавалер. В 1916 г. окончил Павловское военное училище. Участник похода Яссы-Дон ген. Дроздовского. Служил в штабе Дроздовской дивизии. Капитан. В 1920 г. – адъютант ген. Туркула. Галлиполиец, затем поселился в Швейцарии. 10 мая 1923, желая отомстить за убитых большевиками членов семьи, застрелил в Лозанне советского дипломата В.В. Воровского. Оправдан судом, получившим мировую огласку. Умер 7 февр. 1947 в г. Хур (Швейцария).
Капитан Конради упомянут в полковой песне дроздовцев – «Смелей, дроздовцы удалые…»: «Вперед поскачет Туркул славный, // За ним Конради и конвой.»
Полковник Евгений Борисович Петерс (1892-1922), студент Московского технического института. В Первую мировую войну служил в 269-м Новоржевском пехотном полку, георгиевский кавалер. В 1916 г. – штабс-капитан. В Гражданскую войну в рядах белых. В янв. 1919 капитан, командир роты Дроздовского полка, в окт., на 30 дек. 1919 командир 1-го батальона 1-го Дроздовского полка. В 1920 г. в том же полку. Полковник. Награжден Орденом Св. Николая Чудотворца. Галлиполиец. Застрелился 3 июня 1922 в Севлиево (Болгария).
Николай Росс
Встреча в огне
Генерал А.В. Туркул. Дроздовцы в огне. Живые рассказы и материалы обработал Иван Лукаш. Белград, 1937. С. 201-205. Выдержки.
После Хорлов Дроздовская дивизия стояла в резерве. На село Первоконстантиновку наступали марковцы. Красные атаку отбили. Мой Первый полк получил приказ атаковать село.
Перед нами тянулась трясина, болото. Проходима только узкая гать, крепко убитая тропа по болотине. Команда пеших разведчиков, офицерская рота, весь полк, бегом кинулся на гать. Порыв был так стремителен, точно мы перелетели болото, и до того внезапен, что большевики обалдели. У нас все перло в атаку бегом, мчалась и артиллерия. Генерал Кутепов наблюдал за атакой. Гать взяли почти без потерь. Доблеcтный полковник Колтышев был ранен в атаке в ногу.
Первый полк в Первоконстантиновке, но большевики без передышки поднялись в контратаку. Они обошли нас с тыла. Так же скоропалительно Первому полку пришлось пробиваться назад с большими потерями. Пленные красноармейцы, взятые только утром дивизией Морозова и перед обедом влитые к нам, уже отлично дрались в наших рядах. Среди них не было ни одного перебежчика. В начале отхода был ранен в грудь навылет доблестный командир третьего батальона, безрукий полковник Сергей Мельников.
Мы пробились, отошли. Это был первый бой, когда я, имея честь командовать Первым полком, должен был откатиться на так называемую исходную позицию. Село мы оставили.
Дроздовская дивизия переночевала на развалинах Перекопа. С утра Второй и Третий полки снова пошли в наступление. Мой Первый, бывший в резерве, втянулся в бой к концу. На этот раз мы красных разбили. Они стали отходить по всему фронту; и без сильных боев, гоня перед собой противника, мы так докатились до знаменитого имения Фальц-Фейна Аскания-Нова. […]
А к утру полк втянулся в прохладный лесок к западу от Аскании-Нова. Левее нас на Корниловскую дивизию и на дивизию генерала Барбовича упорно наступали большевики. В Крыму большевики не давали нам передышки. Под сильными атаками красных дивизия Барбовича и корниловцы начали отходить. После обеда, во втором часу дня, я получил приказ выйти с Первым полком в тыл и фланг наступающим красным.
Жарко. Парит. Соленый пот заливает лица. Воздух мглист и тяжел, в нем стоит серая мгла, гарь. Темные тучи завалили край неба. Первый полк скоро вышел красным в тыл и на левый фланг. Тогда на нас повернула в тяжелой атаке 9-я советская дивизия. Цепи атакующих гнало из-под тяжкого, душного неба серыми волнами. Страшный пулеметный огонь. И вдруг ударил ливень.
Все заплясало мутными тенями, понеслось косым дымом. Ливень хлынул с такой силой, точно хотел разогнать нас всех, и красных и белых. Но головной батальон полковника Петерса, мокрый до нитки, все изгвазданны в глине, с глухим «ура», относимым ливнем, пошел в контратаку. С батальоном двинулся наш броневик, залепленный вихрями грязи. Тогда и я управился в седле и повел в конную атаку команду конных разведчиков. В сильном дожде кони и люди мелькали за мной тенями.
На нас несет пули, бешеный огонь, но ни убитых, ни раненых нет. Уже видны серые советские стрелки, цепь. Гнедой конь вынес меня вперед, за мной скачут ординарец и личный адъютант капитан Конради. Мы одни. Бегут со всех сторон советские стрелки. Уже слышен быстрый плеск шагов по лужам, быстрое дыхание. Броневик застрял за нами в колдобине на размытой дороге, рычит, а Петерса с батальоном еще не видно. Я приказал ординарцу скакать к головному батальону, чтобы тот бегом шел на выручку.
Все ближе советские стрелки с винтовками наперевес. Я вижу их мокрые лица, темные глаза, мнгновенный блеск прискаленных зубов. Я попятил коня к Конради, у меня в руке наган. Мы окружены. Конец.
– Господин полковник, – донесся глухой крик из цепи.
– Господин полковник, господин полковник, – порывисто и глухо звали из цепи.
Нас уже обступили:
– Господин полковник, не стреляйте, господин полковник…
И вдруг я понял, что мы не среди врагов, а среди своих. Так оно и было. Советские стрелки, окружившие меня и Конради, почти все были нашими дроздовскими бойцами.
Вот как это случилось. Я никогда не загонял в чужие тыловые лазареты больных Первого полка. У нас были свои особые полковые лазареты, куда партиями, с доктором и сестрой, отправляли мы всех наших тифозных. Им не приходилось валяться в горячке на вшивых вокзалах, по эвакуационным пунктам, в нетопленых скотских вагонах. Уход за больными дроздами был образцовый, кормили их превосходно. Стрелки в командах выздоравливающих отъедались на славу.
Один из таких дроздовских лазаретов с командой выздоравливающих и попался в руки красных. Большевики не расстреляли солдат, а забрали всех на красный фронт, в 9-ю советскую дивизию. В этой команде выздоравливающих большинство солдат было из бывших красноармейцев. Но было в этой команде и сорок наших офицеров. Настоящие белогвардейцы, золотопогонники. А для них у большевиков одно: расстрел.
И вот тут-то и случилось прекрасное чудо, иначе не могу я назвать: среди дроздовцев из пленных красноармейцев никто не стал предателем, ни один не донес, что скрывается между ними «офицерье». Солдаты объявили комиссарам всех наших офицеров рабоче-крестьянскими стрелками, скрыли их, а потом вошли все вместе в 9-ю советскую и оказались в той самой цепи, которая окружила меня.
Вера в человека, в его совесть и свободу, была конечной нашей надеждой. И то, что бывшие красноармейцы в большевицком плену не выдали на смерть ни одного белого офицера было победой человека в самые бесчеловечные и беспощадные времена кромешной русской тьмы.
Вот они, советские стрелки, теснятся к моему коню. Ни одни солдаты на свете не пахнут так хорошо, как русские, особенно когда дымятся их мокрые шинели. Они пахнут не то банными вениками, не то печеным хлебом, свежей силой, здоровьем. У одних еще красные звезды на помятых фуражках, у других уже поломаны, сорваны. Все что-то заволновались, смущенно обертываются друг на друга, кто-то сказал:
– Да чего же мы его господином полковником… Сам-то уже генерал.
Двое стрелков быстро отошли в сторону. Оба сели на мокрую землю, один с проворством вытащил из-за голенища сточенный солдатский нож для хлеба, оба стали что-то торопливо отпарывать в своих вещевых мешках: оба надели наши малиновые погоны, потаенные ими.
– Так что, господин полковник, виноват, ваше превосходительство, старшие унтер-офицеры 4-й роты капитана Иванова…
Вот она, образцовая солдатская школа нашего картавого храбреца капитана Иванова.
Батальон, подошедший к нам на рысях, стал, опираясь на винтовки, и с крайним удивлением смотрел на мой внезапный митинг с советскими стрелками.
– Но, братцы, вы все же в нас здорово стреляли…
– Так точно, здорово. Да не по малиновым фуражкам, а в воздух. Мы все в воздух били…
Действительно, у нас не было ранено даже коня.
– А комиссары где?
– Какие убежали, других пришлось прикончить. Пятерых.
В боях сильно пострадал наш 2-й батальон, и я решил пополнить его этими «дроздами», так внезапно пришедшими к нам из красной цепи.
– Вот что, ребята, я вас всех назначаю во 2-й батальон.
Но дроздовцы начали дружно кричать:
– Ваше превосходительство, не забивайте нас во 2-й… Разрешите по старым ротам, по своим… Вон и Петро стоит… Акимов, здорово, где ряжку наел? Вон и Коренев… Жив, Корнюха… Разрешите по старым ротам?
На радостях нечаянного свидания я разрешил разбить их по прежним ротам. Наши офицеры, бывшие среди них в 9-й советской, – кто без фуражки, у кого еще темнеет над козырьком след пятиконечной звезды – вышли вперед и начали разбивать их по ротам.
– Первая ко мне, вторая ко мне, третья…
И так до последней, двенадцатой. Скоро в нашем строю на сыром поле стояло триста шестьдесят новых дроздовцев, вернувшихся домой, к родным. С песнями, с присвистом, двинулись роты на отдых.
Никто из нас не забыл и никогда не забудет той встречи в огне.