В. Наливайко. «Встреча отцов и детей». Русский корпус на Балканах во время II Великой войны (1941-1945). Воспоминания соратников и документы.» // Сборник второй. Издательство Санкт-Петербургского университета, 1999. С. 65-68. Статья приводится в выдержках.
Автор настоящей статьи, подписанной псевдонимом В. Наливайко, – Валентин Иванович Ливай (1918-1970). В составе Крымского кадетского корпуса он эвакуировался в Югославию, где и проживал до войны. Служил в Русском корпусе, подпоручик. В 1945 г. – в офицерской школе РОА. В довоенные и послевоенные годы – активный член НТС. Жил в Германии, затем в США. Был старостой и регентом русской церкви в Хартфорде, сотрудником журнала Наши Вести. Затем переехал в Вашингтон. В июле 1970 г. был рукоположен во иереи, но скончался в ноябре того же года.
Упомянутый в статье генерал Виктор Эрастович Зборовский (1889-1944), кубанский казак, служил в гвардейских казачьих частях. Доблестно воевал в Первую Мировую войну и был тяжело ранен. Служил в вооруженных силах ген. Деникина и ген. Врангеля. В 1920 г. – начальник Конвоя главнокомандующего. Тяжело ранен в десантной операции на Кубани. Эвакуирован на остров Лемнос, затем в Югославию. В Русском корпусе – командир 1-го полка. Скончался в октябре 1944 г. от ран, понесенных в бою против красных партизан.
Полковник Владимир Иванович Гранитов (1883-1968) воевал в Первую Мировую войну, подполковник. Поступил в 1918 году в Добровольческую армию. Из Крыма эвакуировался на о. Лемнос. Оттуда переехал в Югославию. В сентябре 1941 вступил в Русский корпус с двумя сыновьями. С 1948 г. проживал в Аргентине.
Русский (охранный) корпус был организован в сентябре 1941 г. в Югославии, оккупированной немцами. Его инициатором был генерал М.Ф. Скородумов, которого вскоре сменил генерал Б.А. Штейфон, командующий Корпусом до своей смерти в апреле 1945 г. По замыслу, Русский корпус должен был сражаться против Красной армии, однако до осени 1944 г. он по решению немецких властей лишь выполнял охранные задания и воевал против красных партизан Тито. С 1941 по 1945 г. через Корпус прошло 17 090 человек (умерших – 1 132, без вести пропавших – 2 297). В подавляющем большинстве, в Корпусе служили русские эмигранты из Югославии и Болгарии, и среди них много галлиполийцев. В мае 1945 г. Корпус сдался в Австрии британским войскам. Так как чины Русского корпуса в основном не были советскими гражданами, их не выдали советским властям и разместили под командованием полковника А.И. Рогожина в лагере Келлерберг (ок. г. Филлах), из которого они постепенно эмигрировали в США и в другие американские страны.
Николай Росс
В Русском корпусе в сентябре 1941 г. шла кипучая работа: записывали добровольцев, распределяли их по ротам и эскадронам, обмундировали и кормили. Отрыв от службы в течение четверти века не мог, конечно, не сказаться. Белые боевые орлы постарели, а некоторые и одряхлели. Тем не менее дел хватало каждому. В ряды корпуса вступали и отцы и дети в возрасте от 16 до 60 лет; были и старше этого возраста.
Вторая юнкерская рота полка находилась в стадии формирования. Обмундирование выдавалось по частям. Нашу принадлежность к «христолюбивому русскому воинству» можно было определить не по пилотке, а по погонам, обшитым золотыми галунами. Но с каждым днем мы все более и более принимали воинский вид. Строевые занятия шли очень успешно. Три четверти юнкеров были бывшие воспитаннники кадетских корпусов и дети белых воинов.
Возраст юнкеров нашей роты был неровный – от 19 до 44 лет; были случаи, и не единичные, когда отец и сын числились юнкерами. Профессии у них были тоже самые разнообразные: инженеры, техники, чиновники, мастера, рабочие, студенты – в большинстве люди, имевшие за собой достаточный жизненный опыт.
Первая юнкерская рота была укомплектована ровней, а об «индейцах», о 3-й юнкерской роте скажу, что на 75 процентов она состояла из юношей 16-17 лет. Командира «индейской роты» юнкера между собой называли не иначе, как «Ястребиный глаз»; да и офицеры частенько пользовались этими же эпитетами. В то время взвод состоял из 45 штыков, но со временем эта цифра уменьшилась.
Встреча, о которой я хочу рассказать, произошла в конце октября 1941 г. Рота возвращалась со строевых занятий как положено – с песнями. А пели мы тогда очень хорошо. Не доходя до казарм, услышили команду :
— Смирн-о, равнение на… право!
Песня оборвалась. В группе офицеров мы увидели командира 1-го полка генерала Зборовского. Рота подтянулась и, печатая шаг, лихо прошла перед своим командиром. Генерал похвалил нас за выправку и песню и попросил к себе командира, полковника Гранитова. За сравнительно короткое время мы успели полюбить генерала Зборовского за его простое, дружеское обхождение с «великовозрастными» юнкерами. […] По возвращению в казармы «ротный» не без гордости сообщил нам, что по приказанию командира полка рота назначается встречать прибывающий в Русский корпус гвардейский казачий дивизион. Как следствие – занятия после обеда отменяются и будет «шлифовка» ружейных приемов и чистка оружия. […]
На следующий день нас подняли раньше обычного и после молитвы и чая построили. Тщательно осмотрев, приказали «примкнуть» штыки и повели к Топчидерскому вокзалу. Морозное утро, несвойственный для октября холод просто обжигал нас. Но хорошая строевая песня заставляла забывать про все. У дороги с группой офицеров нас поджидал генерал Зборовский. По его распоряжению роте не подали команды «смирно» и мы с песней проходили мимо него. По выражению его лица мы видели, что все было на должной высоте, мы не «подгадили». На станцию прибыли рано. Была подана команда:
— Вольно, оправиться, можно закурить, но с мест не сходить!
Ждать пришлось долго, поезд опаздывал. Генерал нервничал, мы же мерзли. Но все же в скором времени вдали загромыхало, запыхтело и ожидаемый поезд показался в дыму и утренней мгле. Раздалась команда и юнкера застыли. Из поезда быстро выбегали казаки и строились против нас. Они были как будто из другого мира. В защитных гимнастерках с алыми погонами и малиновыми башлыками за плечами, в синих брюках и при шашках. У многих на груди красовались боевые ордена. И к этому с ними был хор трубачей.
От всего виденного мы невольно пришли в восторг. Как будто не существовало перерыва почти в 25 лет. Мы испытывали внутреннюю гордость за своих казаков, – ведь мы тоже были по духу военные, воспитанными в воинских традициях русскими кадетскими корпусами.
Из вагона выносили штандарты.
— Под знамя, слушай, на к-раул — как-то по особенному скомандовал полковник Гранитов.
Рота и дивизион дрогнули, сверкнули шашки, застыли штыки. Я заметил слезы на глазах у многих офицеров. Это надо было видеть, это нужно было пережить… «дети встречают отцов, подумалось мне, готовых на бой за свою Россию». Какая-то необычная дрожь как электрический ток пронизала все тело. Казаки стояли, как изваяния, и нет-нет наши взгляды украдкой скрещивались. И они не скрывали любопытства. Под давно знакомые, родные звуки трубачей, Зборовский обошел гвардейцев, поздоровался, пожелал им боевой удачи. Он тоже был взволнован. По команде мы с места «рванули» солдатскую песню.
У входа на плац, перед казармами, песня смолкла и заиграл хор трубачей. Нас встечали все находившиеся во дворе. Поднимались руки к пилоткам, снимали шляпы те, кто еще не имел формы. Восторг выражали все. И было чему восторгаться! Мы тоже были рады, что не осквернили юнкерских погон и получили благодарность и от командира полка, и от командира роты.
Так на зов страждущей Родины приходили в Русский корпус «отцы и дети». С тех пор прошло уже много лет, но память сохранила дорогие сердцу картины. Есть ли в мире примеры подобные ратному служению русского солдата и офицера в изгнании?